Интервью с писателем Саидом Ниналаловым о литературной жизни Дагестана

Почему дагестанцы читают Янагихару, но не жалуют Алису Ганиеву, а Галина Юзефович не смогла найти в книжном Махачкалы Пелевина? Откуда в Дагестане пережитки матриархата и зачем там при вступлении в Союз писателей надо запасаться черным бараном?

Саид Ниналалов, махачкалинский писатель, открыл в себе литературный дар, когда попал в колонию из-за обвинений в хищении: не дожидаясь выхода на свободу, он завершил и отослал в издательство свою первую книгу, в которой лаконично и с иронией описывал сегодняшнюю дагестанскую жизнь — настоящую, а не страшилки, приправленные стереотипами. По просьбе «Горького» Николай Проценко расспросил Саида о его творчестве, а также о литературе и культуре современного Дагестана.

«До тюрьмы я не думал, что буду писать книги»

Ваша писательская биография нетипична. Расскажите, пожалуйста, о том, при каких обстоятельствах вы начали писать книги.

Это произошло, когда я находился в колонии, в заключении. Я попал туда якобы за хищение, которое совершил, когда был директором Кубачинского художественного комбината. В лагере вместе со мной сидели пятеро ребят-дагестанцев, попавших в тюрьму после событий 2010 года на Манежной площади. Но футбольного болельщика Егора Свиридова убили не они — просто Аслан Черкесов, уроженец Кабардино-Балкарии, который застрелил его, был в их компании. Все пятеро дагестанцев получили максимальный срок за хулиганство, которое им вменили, — по пять лет. А через два с половиной года, когда пришло время отпускать ребят в порядке условно-досрочного освобождения и за ними приехали их родные, начальник колонии сказал, что их не выпустят, потому что они политические. Я тогда уже общался с Мариной Ахмедовой, автором «Дневника смертницы», и она сказала, что все это, конечно, нужно описать, но начать лучше со своей истории. Так я и стал писать рассказы, которые публиковались на сайте «Русского репортера». Мне стало интересно писать рассказы о своей дотюремной жизни, они печатались в нашей газете «Свободная республика». Так что я еще находился в тюрьме, когда издательство «МавраевЪ» предложило мне издать целую книгу. Когда моя первая книга вышла, некоторые работники полиции и заключенные узнали себя в ее героях, и из-за этого меня чуть не убили в лагере. Но это другая история…

До тюрьмы я не думал, что буду писать книги. Но, читая попавшийся мне в заключении роман «Домой возврата нет» Томаса Вулфа, я понял, что автор, рассказывая о метаниях и переживаниях своего героя, попросту описывает свою жизнь. А у меня в жизни столько было событий, что их хватило сначала и на «Жесть», и на «Жесть 2», и хватит еще на десяток книг. Через несколько лет появились «Ружья и скалы». Эта книга практически ничего общего не имеет с моей личной жизнью, но все равно она основана на реальных событиях. Неопубликованного материала тоже достаточно — например, до сих пор не дописана история освобождения моего брата, который был похищен 1 февраля 2000 года и провел в пещере у боевиков 698 дней.

Сейчас у меня готовится небольшой роман, понемногу делаю для него наброски. Крупную вещь начинать пока сложно — мне кажется, я слишком глубоко уйду в книгу. Чтобы написать о чем-то, я недели две вспоминаю это событие, потом ночью сажусь и ныряю в историю. Под утро текст бывает готов, и я медленно возвращаюсь назад. А дальше два-три дня меня преследуют герои истории — «ты это не сказал, ты то забыл!». Сначала я очень пугался этого, но потом где-то прочел, что Диккенса также преследовала Крошка Доррит.

Есть ли для вас в дагестанской жизни какой-то магистральный сюжет, который нужно обязательно раскрыть в последующих книгах?

Когда я пишу о современности, я стремлюсь показать нашу энергетику. Что говорят о Дагестане в прессе, мне прекрасно известно, но положительная, добрая энергетика дагестанцев действительно существует, ее никуда не деть. Поэтому я в своих книгах пытаюсь изменить представления людей о Дагестане. Дагестан — это не то, что о нем пишут московские СМИ. У нас не каждая девушка на улице в хиджабе и не каждый мужчина с бородой и автоматом в руках.

Если же говорить о прошлом Дагестана, то я очень хотел бы написать подлинную историю Имама Шамиля. Для меня он исторический персонаж, который не был ни освободителем, ни уничтожителем Дагестана: что было — то было. Но в его жизни были очень важные эпизоды, которые требуют художественной интерпретации.

В Дагестане последних лет заметно развитие туризма — люди приезжают из других регионов за экзотикой. Мы с вами тоже в свое время познакомились, когда я решил посетить Кубачи. Многие ли гости Дагестана знакомы с его литературой?

Есть, конечно, те, кто читал о Дагестане до приезда. Кто-то читал Алису Ганиеву, кто-то даже меня здесь находит. Приезжают, спрашивают, узнают Дагестан, и уезжают окрыленные, с желанием приезжать еще и еще. Дагестан неисчерпаем. Чтобы хотя бы немного проникнуться особенностями нашего аула Кубачи и увидеть его окрестности, нужно прожить там минимум неделю.

Со стороны кажется, что основное содержание дагестанской жизни — это стихийная урбанизация, Махачкала во всех смыслах уникальный для России город. Находит ли этот процесс отражение в литературе?

Город действительно становится огромным аулом. Каждый год миграция на равнину оценочно составляет около 13 тысяч человек, а потом Махачкала оказывается перевалочным пунктом: люди едут оттуда в другие регионы России и не возвращаются. Надеюсь, что постоянная смена населения когда-нибудь прекратится, пусть даже через три-четыре поколения, хотя шансов на это мало, потому что достойной работы для всех в горах нет, а рождаемость в Дагестане высокая. Сельское хозяйство не может всех прокормить: в горах, на высоте 1 500 метров, сегодня нет экономического смысла что-то выращивать, как это делали раньше те, кто вынужден был там жить. В итоге множество людей, приехавших в Махачкалу и равнинные города и села со всего горного Дагестана, создают своеобразные элементы сельского быта, прежде всего стихийные застройки. В литературе это, конечно, находит отражение. У Алисы Ганиевой в романе «Жених и невеста» место действия очень напоминает поселок Шамхал под Махачкалой.

Еще в этой книге, как мне кажется, очень достоверно переданы отношения между мужчинами и женщинами в Дагестане. Для тех, кто у вас не бывал, будет полезно почитать ее, чтобы избавиться от стереотипов.

У нас до сих пор существуют некоторые элементы матриархата. Это связано с жизнью в горах: очаг всегда держала женщина — и решающее слово было за женщиной. У Марины Ахмедовой в книге «Камень Девушка Вода», где девушка в хиджабе уходит с боевиками, это тоже некоторым образом отражено. Правда, у дагестанцев в крови заложено не говорить о любви — я, повторюсь, не так давно начинал писать большой роман, но это оказалось очень тяжело. Поэтому в моих рассказах больше мужских персонажей, которые задействованы в каких-то ярких историях.

Барьер Ганиевой

В таком разговоре нельзя не вспомнить Алису Ганиеву, благодаря которой о настоящей дагестанской жизни многие в России узнали впервые — в ее книгах действительно фотографически точно описаны Дагестан и дагестанцы, особенно их языковая среда. А смог ли кто-то из новых авторов, помимо Ганиевой, заметно выступить за пределами Дагестана?

Пожалуй, никто. Я называю это «барьером Ганиевой», потому что литературный Дагестан в Москве ассоциируется только с ней. Для центра мы все-таки далекая окраина, еще и нерусская, многонациональная, экзотическая, дикая, напугавшая всю страну самыми невероятными и самыми неприятными событиями в девяностые и нулевые годы.

Участвуя во многих книжных выставках, ярмарках, форумах, мероприятиях, я вижу определенного рода снисходительное отношение к современной дагестанской литературе. Ситуации бывают разные, вплоть до фраз типа: «Ох, вы по-русски разговариваете?». Не буду лучше об этом, но именно для того, чтобы вывести нашу литературу за пределы Дагестана, мы проводим свою книжную ярмарку «Тарки-Тау», ищем издателей в Москве для наших авторов — короче, работаем…

А в чем, на ваш взгляд, основа писательского успеха Ганиевой?

Мне кажется, феномен Ганиевой заключается в том, что она, показывая российскому читателю Дагестан, смотрит на республику и дагестанцев извне, говоря: видите, какие они? Алиса ставит себя вровень с неискушенным читателем и вместе с ним удивляется нашему менталитету, многоязычию и особенностям дагестанского «рашен-пиджин». Герои ее книг — Далгат из повести «Салам тебе, Далгат», Шамиль из романа «Праздничная гора» — идут каждый своей дорогой по Махачкале или горным селам Дагестана, отстраненно наблюдая за происходящим, сгущая краски и акценты и где-то посмеиваясь над нами, дагестанцами, с нашими языками, представлениями о мире, обычаями и обрядами.

Именно поэтому в Дагестане к книгам Ганиевой отношение скорее отрицательное: многие дагестанцы, в том числе в литературных кругах, считают, что она очерняет республику, хотя сам я вижу в ее книгах много лично для меня интересного. Например, элементы магического реализма в рассказе «Тринадцать», когда люди, погибшие в автокатастрофе, продолжают ехать дальше и дальше по серпантину в горы. Что-то подобное возникает в романе «Жених и невеста», где родственницы, обвиняющие невесту, превращаются в жужжащих мух или надоедливых стрекоз. Удивительно точно описано мое родное село Кубачи с нашим фирменным туманом и тихими, спокойными мастеровыми людьми. Даже история с попыткой приватизации, происходившая во время моего директорства на Кубачинском художественном комбинате, нашла в книге отражение. Кстати, Алиса впервые побывала в Кубачи по моему приглашению после издания этой книги.

Есть находки и в новом романе «Оскорбленные чувства». Упреждая недавние слова нашего президента о том, что мы все попадем в рай, герой книги Алисы говорит фразу: «Мир, труд, рай». Роман написан как бы не о Дагестане, но в нем есть и отголоски махачкалинских историй. Например, «Парк наш» — это лозунг, с которым мы в прошлом году защищали и защитили от застройки центральный парк Махачкалы имени Ленинского комсомола. Однако меня немного напрягает игра Алисы в словотворчество и определенная смелость в построении фраз. «Очертоломившийся» — ее слово, подхваченное затем Денисом Драгунским (он использовал его в фейсбучном посте). Приведу последнюю фразу книги, где сочетается заведомо несочетаемое: «А в низком небе парил, улепетывая на свободу, беглый и щекастый воздушный шарик». Может быть, это литературный прием, который заставляет нас останавливать внимание на подобных фразах? Не знаю…

В 2013 году в махачкалинской газете «Новое дело» цитировалась такая фраза Ганиевой: «Литературный процесс невозможен без ряда живых конкурирующих изданий, площадок и, конечно же, подлинной литературной критики. Но этого всего нет в Дагестане». Это высказывание на тот момент соответствовало действительности?

Надо чаще бывать дома, видеть, что происходит дома, какая дома литературная и культурная жизнь, чтобы судить о ней. Но ладно, пусть это будет девичьим максимализмом. Алиса Ганиева написала в свое время предисловие к моей первой книге, за что я ей очень благодарен.

Другое дело, что у нас действительно не так много прозаиков, которые могут выйти на высокий уровень, хотя некоторые авторы, на мой взгляд, незаслуженно обойдены вниманием. Жемилат Ибрагимова опубликовала в 2014–2015 годах отрывки из романа «Узы», где рассказано о судьбе ее предков, раскулаченных в 1930-е годы и выселенных в Казахстан, на берег Аральского моря. Тема книги в чем-то перекликается с событиями романа Гюзель Яхиной «Зулейха открывает глаза», но до большого российского читателя «Узы», к сожалению, не дошли.

Назову также прекрасного поэта, тонкого лирика Хамис Шамилову. Несколько лет назад ушел из жизни Газимагомед Галбацев, чьи полные глубокого смысла мистические рассказы и притчи остались недооцененными. По-своему продолжают работу в этом стиле Магомед Бисавалиев и художник Саид Тихилов.

Еще надо вспомнить две очень серьезные книги дагестанца Мурадиса Селимханова, московского адвоката, — «Учитель биологии» и «Первый снег». По сюжету обычного сельского учителя в результате ошибки объявляют ваххабитом и похищают работники правоохранительных органов. В конце концов он выходит из заключения инвалидом. Не буду рассказывать все перипетии, но это очень похоже на реальные события, которые случались в Дагестане в те самые девяностые и нулевые годы. Обе книги были выпущены издательством «Алгоритм» в Москве, но не получили широкой известности.

При том что сюжет, на первый взгляд, совпадает с расхожим образом Дагестана.

Думаю, так происходит только потому, что мы не умеем пиарить свои тексты — более того, никто и не ставит перед собой такой задачи. Я сам через это проходил и прохожу. Как я уже говорил, первые две мои книги разошлись всего через один магазин, а последнюю я полностью распродал через фейсбук в течение двух месяцев.

Наследники Гамзатова

Дагестанская литература с советских времен прежде всего ассоциируется с именем Расула Гамзатова. Благодаря чему в первую очередь он, на ваш взгляд, так прославился: дело в таланте, харизме, семье, поддержке со стороны государства, хороших переводах?

Гамзатов вырос в литературной среде, в семье народного поэта Дагестана Гамзата Цадасы, автора басен, стихотворений, пьес, поэм, бывшего имама и судьи в родном селе Цада, имевшего немалый вес и в советском обществе. Поэт и переводчик Семен Липкин в романе «Декада» вспоминал, как он впервые встретился с Расулом в доме его отца. Старик Гамзат долго рассказывал о своей жизни и между прочим сообщил, что его младший сын, школьник еще, видно, пойдет по стопам отца — тоже сочинительствует. Вскоре в комнату вошел мальчик лет двенадцати и остановился, как велит обычай, у дверей. «Что ты сочиняешь, мальчик?» — спросил гость. «Стыхи. А ты?» — ответил маленький Расул.

Я, конечно, читал рассказ Михаила Веллера о том, как однажды переводчики, выпивавшие в Центральном Доме литераторов, увидели входящего в ресторан Расула Гамзатова и будто бы чуть ли не на спор решили сделать из него великого поэта. Не думаю, что эта легенда соответствует действительности. Да, Расул Гамзатович как поэт, известный всему миру, не состоялся бы, если бы не Яков Козловский, Наум Гребнев, Семен Липкин и другие классные переводчики — они действительно открыли его советскому читателю. Гамзатов сам многократно об этом с благодарностью говорил. В чем-то и он помог им, потому что собственные стихи этих переводчиков очень редко публиковали в советские годы. Но прежде всего сам Расул Гамзатов был очень талантливым человеком. К сожалению, я всего несколько раз присутствовал на его выступлениях и всего однажды разговаривал с ним. Но каждую фразу, которую я слышал от него, можно было сразу пускать в печать: по остроумию и глубине мысли ему не было и нет равных.

Роль государства в феномене Гамзатова, конечно, тоже умалять не стоит. Не знаю современных издательств типа «Советский писатель» или серий типа Библиотеки «Дружбы народов», где выпускались бы книги авторов из разных регионов России, а благодаря таким изданиям вся страна и узнавала имена авторов, пишущих на национальных языках.

Если поехать по дагестанским аулам, можно ли, на ваш взгляд, и сегодня разыскать там выдающихся поэтов-самородков, которые пишут на родных языках?

Поэта уровня Гамзатова сегодня в Дагестане, пожалуй, не найти. Собственно поэты, талантливые поэты, в республике есть, и их немало, но такого образного мышления, такой поэтической высоты действительно пока нет. Надеюсь, что будут — не зря же здание Театра поэзии в Махачкале украшено надписью «От Пушкина до Гамзатова и…». Это многоточие — ожидание нового гениального дагестанского поэта.

Если говорить о современных поэтах, пишущих на дагестанских языках, то самобытных авторов немало, причем некоторые даже не публикуются и считают не особо важным выходить на большую сцену. Я знаком с одной такой лезгинской поэтессой: однажды попросил у нее стихи, чтобы перевести их на русский, но ей оказалось достаточно и того, что ее читают на родном языке. Многие поэты, пишущие на языках народов Дагестана, живут в своем мире, своем окружении, они самодостаточны, им хватает аудитории — читателей и слушателей в рамках родного языка. Например, стихи именитого дагестанского поэта Ахмеда Джачаева переведены на русский язык, но читателей на его родном кумыкском языке у него гораздо больше. Недавно во время книжной ярмарки «Тарки-Тау» в Махачкале прошла презентация его новой книги — зал был полон, огромное количество людей пришло. Правда, все говорили на кумыкском, которого я не знаю.

Много ли сейчас в Дагестане авторов, которые начинают писать на родном языке, а потом понимают, что для продвижения в литературной среде надо писать по-русски?

Скорее, распространена ситуация, когда автор-дагестанец вырос в русской или русскоязычной среде и пишет изначально на русском. Например, очень серьезный, состоявшийся поэт Тимур Раджабов, который никак не избавится от клейма «молодой». Тимур — дитя двух народов, лакского и рутульского (кстати, далеко не самых многочисленных в Дагестане, рутульцев насчитывается всего несколько тысяч человек), не входящих даже в одну подгруппу дагестанских языков, и естественно, что для него родным стал русский. Тимур окончил в Москве Литературный институт (в свое время его направил туда сам Расул Гамзатов): он просто хороший русский поэт, в его стихах немало аллюзий на Бродского, Евтушенко, Пастернака и других великих поэтов. Тимур ищет свое направление, свой стиль, свою музыку в стихах, но из дагестанского в нем только кровь, фамилия и частые обращения к своей малой родине.

Есть авторы, которые знают родной язык, но написать произведение на нем — целая мука. Билингвальных писателей, способных создавать прекрасные тексты на двух языках — как это делал, например, Набоков, — очень мало, я таких не знаю. Исследование по дагестанским билингвам провел бывший директор Института языка, литературы и искусства Дагестанского научного центра РАН Магомед Магомедов. Он издал большое исследование, посвященное русскоязычной книге «Что же с нами будет?» Магомед-Расула, недавно ушедшего от нас писателя-кубачинца. В результате ученый пришел к такому выводу: писать надо на том языке, который легче дается, то есть на родном.

Сами вы не пишете прозу на родном для вас кубачинском языке?

Я вырос в Махачкале, для меня кубачинский язык — домашний, на нем говорили папа и мама, но это язык бытового уровня. В моих письмах домой из армии были фразы на кубачинском: боясь цензуры, я писал на нем то, что не должны были читать посторонние.

Этим летом ко мне обратилась писательница из Ханты-Мансийска Любовь Лыткина с предложением перевести на кубачинский язык ее «Сказ о Марьюшке-гамаюнице» для сборника «Югра многоликая». Нелегкая это оказалась работа — вооружиться словарями, а без помощи моих кубачинских друзей я бы не справился с переводом.

А признан ли вообще кубачинский в Дагестане отдельным языком?

Кубачинский язык, язык двух сел, Кубачи и Сулевкента, официальной наукой пока не признан и считается бесписьменным диалектом даргинского языка. Самостоятельным наш язык признавался до 1930-х годов, пока Сталин плотно не занялся языкознанием… Но с 1990-х годов кубачинский язык стал письменным, на нем публикуются художественные книги, фольклор. Мы с папой еще в 1997 году издали первый букварь кубачинского языка, разработанный нашим учителем Набиюллой Саидовым-Аккутта.

Главное, что в Кубачи были и есть писатели и поэты. На рубеже XIX–XX веков был широко известен поэт Ахмед Мунги, который однажды выиграл поэтический поединок у самого Омарла Батырая — классика даргинской литературы. Сегодня стихи и песни по-кубачински пишет Мажид Ахмедов, причем — это редкое исключение — сам переводит свои вирши и на даргинский, и на русский.

Если говорить о прозе, то в советской дагестанской литературе прозаиком номер один был, конечно, кубачинец Ахмедхан Абу-Бакар. По его текстам поставлено около десяти художественных фильмов, в том числе «Ожерелье для моей любимой», «Адам и Хева» с Фрунзиком Мкртчяном и Екатериной Васильевой, «Загадка кубачинского браслета» и другие. Но среди молодежи сегодня нет авторов, пишущих на кубачинском, хотя есть те, кто на русском описывает и кубачинские, и разные другие истории.

Выходит, дагестанские языки не очень приспособлены для передачи современного содержания, для описания городской жизни, и это способствует тому, что многие авторы начинают писать по-русски? К тому же в Махачкале публичная городская среда почти стопроцентно русскоязычная: большой город окончательно превращает родные языки в средство домашнего общения.

Да, не все события современной жизни удается передать на наших по сути архаичных языках. Слова для обозначения новых реалий главным образом заимствуются из русского: условно говоря, машина или телевизор на любом дагестанском языке так и будет — машина, телевизор. На родном языке можно рассказывать бытовые истории, говорить о любовных, душевных переживаниях, но без множества заимствований не так легко описать быт городской жизни. О фантастике я вообще молчу…

С другой стороны, есть определенные сложности в плане перевода с дагестанских языков на русский. Например, многие аварцы считают величайшим национальным поэтом Махмуда из Кахаб-Росо, который погиб в Первую мировую войну. Его любовная лирика, стихи, которые он посвящал своей возлюбленной Марьям, невероятно красивы, они могут довести авароязычного читателя до слез. Люди, знающие аварский, говорят, что, как ни переводи его стихи на русский, все равно не удается передать тех лирических нот, которые звучат на родном языке. Но если вы попробуете почитать их на аварском, то даже ритм не поймете, потому что стихи эти нерифмованные, принцип их построения не соответствует принципам стихосложения на русском.

Очаги литературной жизни

Много ли, на ваш взгляд, в Дагестане сегодня профессиональных литераторов, которые зарабатывают писательством?

Тех, кого можно условно назвать профессиональными поэтами или писателями, у нас более двухсот человек (если говорить о членах Союза писателей Дагестана), но зарабатывают писательским трудом, наверное, человек пять–десять. Возможно, это главным образом те, кто работает в СП и руководит его национальными секциями. С другой стороны, сам Магомед Ахмедов, председатель СП, не только пишет стихи, но и занимается административной работой, а еще он художественный руководитель Театра поэзии. Поэт Марина Ахмедова-Колюбакина руководит русской секцией СП и, помимо прочего, переводит стихи разных авторов на русский язык. Руководитель даргинской секции Муса Магомедов является преподавателем, он заведует кафедрой Дагестанского государственного университета.

Наверное, зарабатывает пером Шапи Казиев, известный прозаик и драматург, автор исторических романов, биографий Имама Шамиля и Расула Гамзатова, изданных в серии «Жизнь замечательных людей» и других книг. Дальше гадать не буду — думаю, что большинство авторов имеет ту или иную дополнительную, а скорее, даже основную работу. Я сам работаю в Институте проблем геотермии Дагестанского научного центра РАН, преподаю на физическом факультете ДГУ, сотрудничаю с республиканскими еженедельными газетами и пишу в свободное от всего этого время. Времена, когда, как рассказывал мне известный аварский поэт Адалло, написав книгу, можно было жить за счет гонорара целый год, с распадом Советского Союза закончились. Сегодня авторские гонорары просто смешные…

А у мэтров, которые застали советскую эпоху, нет ли отношения к молодежи в духе «Бродский, кто вам сказал, что вы поэт?».

Нет, все, конечно, понимают что сегодня, для того чтобы стать писателем, не обязательно становиться членом СП, к тому же это не дает никакой прибавки к статусу. Главное — хорошо писать, чтобы тебя знали, читали и ждали твои новые произведения. Правда, сам я по советской привычке целых четыре года назад подал туда документы, и вот на днях мне из Москвы позвонил председатель СП Магомед Ахмедов и сказал: «Готовь черного барана, удостоверение у меня на руках, будем обмывать твое вступление!».

Коньяк, сувениры и книги

Как начинающему автору опубликовать свои произведения в Дагестане?

Есть разные примеры. В нашем издательском доме «Эпоха» выходила серия книг «Современная дагестанская литература», где, в частности, была издана книга молодого автора Полины Дибировой «Орнамент на моей ладони», посвященная ее деду, известному ученому Паруку Дибирову, который много лет занимался исследованием орнаментов в Дагестанском филиале Академии наук СССР. Полина зашла с рукописью книги буквально с улицы в издательство, и сразу было принято решение ее опубликовать. Это реальная история.

Но издательств в Дагестане немного. Помимо классического государственного Дагестанского книжного издательства, есть частные издательские дома «Эпоха», «Дагестан», «МавраевЪ», «Лотос», «Алеф» и другие. Дагкнигоиздат — единственное издательство, публикующее преимущественно художественную литературу на одиннадцати национальных языках. Они готовят ежегодные планы, и, если у них есть финансирование, запланированное публикуют. Я в 2016 году сдал в издательство книгу «Ружья и скалы» — в 2018 году ее выпустили. А первые две мои книги рассказов, документальных и художественных («Жесть. Хроника нашего времени» и «Жесть 2. Герои нашего времени»), вышли в издательском доме «МавраевЪ», причем для него это был один из немногих опытов издания художественных книг, он больше занимается исторической литературой.

Художественную литературу выпускает также издательский дом «Дагестан». Я с 2015 года не раз выступал в нашей прессе с предложением издать большую серию — «Золотой фонд литературы Дагестана», — подготовил концепцию, предлагал ее республиканскому Министерству печати и информации. Так вот, издательский дом «Дагестан» подхватил эту идею: они уже издали классика кумыкской поэзии Ирчи Казака на кумыкском и русском языках, Махмуда из Кахаб-Росо на аварском языке. Жалко, я не закрепил за собой название серии. Тем не менее в этом издательстве скоро выйдет альбом «Кубачи» (в серии «Знаменитые аулы Дагестана»), подготовленный мною в соавторстве с Жемилат Ибрагимовой.

Каков спрос на такие книги? Когда я бываю в Махачкале, неизменно вижу книги местных авторов во главе с Гамзатовым в магазинах, где продают коньяк и сувениры — ну и еще по традиции дарят книги чиновники, когда берешь у них интервью.

Тиражи книг, увы, очень малы. Мои две «Жести» выходили тиражом по тысяче экземпляров в 2013-м и 2014 году и были распроданы в единственном большом книжном магазине Махачкалы «Арбат-медиа». Дагестанское книжное издательство имеет возможность выпускать книги тиражом не более 300 экземпляров — и Расула Гамзатова, и мало кому известного автора. У меня же триста экземпляров книги рассказов «Ружья и скалы» разошлись, даже не дойдя до прилавка магазина.

Пару лет назад мне довелось побывать на махачкалинской книжной ярмарке «Тарки-Тау». Было ясно, что это довольно важное событие для города, посетителей пришло очень много. С чего начинался этот проект?

Ярмарку затеял Марат Гаджиев — художник, фотограф, писатель, журналист. Впервые она прошла в 2012 году с очень большим успехом и сразу стала ежегодной, на нее приглашаются именитые авторы, писатели и критики из Москвы и всей России. В ярмарке много раз принимала участие известный автор романов-фэнтези о Волкодаве Мария Семенова, приезжали Мариэтта Чудакова, Сергей Чупринин, Владимир Новиков, Максим Амелин и другие. В этом году приезжал Денис Драгунский, провел две встречи — с детьми и взрослыми. Была и Галина Юзефович, ее очень впечатлил Дагестан. Людей действительно приходит неизменно много — на последней ярмарке было около пяти тысяч человек. Проблема в том, что ярмарка «Тарки-Тау» никак не станет официальным общедагестанским мероприятием в том смысле, что мы не можем добиться ее включения в республиканский бюджет и в ежегодный план мероприятий. В этом году бюджет был всего 400 тысяч рублей. Мы подали заявку на грант президента на бóльшую сумму, потому что хотели увеличить масштаб ярмарки, сделать ее северокавказской, но нам не хватило нескольких баллов, чтобы пройти конкурс. Весной подадим на грант заново.

А что читают сегодня дагестанцы, интересующиеся современной литературой? Сильно ли их вкусы отличаются от среднероссийских?

Практически не отличаются. Все современное прочитывается, даже всякая гадость типа «Маленькой жизни» Ханьи Янагихары. Читают «Бумажные города» Джона Грина, «Бегущего за ветром» Халида Хоссейни, не оставляют без внимания и Акунина с Пелевиным. По моим ощущениям, хорошо идет все, что рекомендует Галина Юзефович.

Есть, конечно, определенный круг читателей, увлеченных религиозной литературой — жизнеописаниями пророка Мухаммеда, первых праведных халифов и так далее. Есть люди, увлеченные историей Дагестана, особенно Кавказской войны. Есть «ошоисты», любители Кастанеды и Пауло Коэльо. В общем, интересы у читающей публики самые разнообразные.

Хватает ли в Дагестане книжных магазинов?

В Махачкале есть всего один большой книжный магазин «Арбат-медиа», где продаются все новинки. Галина Юзефович, побывав там, не нашла книг Виктора Пелевина и других новинок, о чем рассказала в фейсбуке. На это менеджер магазина Светлана Рустамова показала в фейсбуке 29 наименований книг Пелевина, которые были в магазине в те дни.

Есть в Махачкале и несколько маленьких магазинчиков, разбросанных по городу, которые зарабатывают больше продажей учебников. Но многие покупают книги в интернет-магазинах — даже, наверное, больше, чем в обычных торговых точках. Так удобнее, быстрее и, наверное, дешевле получать новинки.

Источник: gorky.media