Владимир Микушевич. А был ли Шекспир? Переводчик и философ распутывает парадоксы литературы на печатном листе и в телеэкране

Кому верна Татьяна Ларина? Кто стоит за героями сонетов Шекспира? Как связаны между собой «Черный квадрат» Малевича и «Смерть Ивана Ильича» Толстого? Эти и другие загадки загадывает в своей программе «Магистр игры» на телеканале «Россия-Культура» переводчик, поэт, романист, философ Владимир Микушевич. И сам дает ответы, привлекая широчайший арсенал истории культуры. Владимир Борисович о самых странных парадоксах мировой литературы, следующем цикле программ и любимых героинях.

«Мой принцип — понимать простое через сложное»

В своей программе «Магистр игры» вы разгадали немало литературных парадоксов. Какова сейчас главная загадка, над которой вы бьетесь?

Владимир Микушевич: Много думаю над проблемой трехстиший. Это явление, конечно, мировой поэзии. В свое время Осип Мандельштам сказал, что «Япония и Китай находятся к западу от Парижа и Лондона». Это верно. Одна из программ «Магистр игры», кстати, будет посвящена трехстишиям. Я рассматриваю их как поэт. В этих трех строках заключено то, что осталось от всего мира. Это как Вселенная, которая заложена в элементарные частицы.

В каком-то интервью вы вспоминали, что свой первый перевод вы сделали в 13 лет. 
Владимир Микушевич: Я начал переводить гораздо раньше, просто не записывал.

Наиболее глубокие творческие личности — это дети.

И когда они создают свои самые совершенные произведения — их некому записать, их не принимают всерьез. У меня даже есть такой афоризм: по-настоящему детские книги могут написать только дети, пока они не умеют писать.

В томе сонетов Шекспира, недавно вышедшем в серии «Литературные памятники», есть любопытная статья. В ней говорится о том, что Шекспир сам не хотел, чтобы мы знали, кем он был на самом деле и вряд ли мы когда-нибудь узнаем правду. Как вы решили для себя шекспировский вопрос? И надо ли нам, читателям, пытаться искать на него ответы?
Владимир Микушевич: Художник никогда не хочет, чтобы знали, кем он был. Если все узнают, кем он был, тогда и произведение не нужно. Он — это его произведение. Польский эстетик Роман Ингарден говорил, что слово «автор» мы употребляем в трех смыслах — это физический человек, который написал произведение; авторское «я» в произведении — например, Печорин. (Очевидно, что Печорин и Лермонтов не одно и то же.) И, наконец, автор как элемент произведения. Все эти смыслы сочетаются — один без другого не существует. Но сводить автора к физическому лицу никогда не правильно. Он всегда превышает себя в произведении. Поэтому я с большой настороженностью отношусь к литературным музеям — они создают иллюзию того, что вот из этого возникло произведение.

Оно возникло не только из этого, хотя и из этого тоже.

Для вас Шекспир — это кто? Актер, вельможа, скрывавший свое имя, или группа авторов?
Владимир Микушевич: Для меня Шекспир — автор этих произведений. Кроме этого мы о нем по-настоящему ничего не знаем. А то, что мы знаем, к этим произведениям не имеет никакого отношения. Да, был актер по фамилии Шекспир, был обеспеченный господин, чем-то, по-видимому, больной, когда вернулся в родной город. В это время он уже ничего не писал. Шекспир — загадочный автор загадочных произведений. В те времена, когда пьеса игралась в театре, театр был заинтересован в том, чтобы больше ее никто не играл. Поэтому долгое время пьесы Шекспира существовали как пиратские записи восхищенных зрителей. Тогда театр играл огромную роль в жизни человека — ведь не было ни кино, ни телевидения. У многих-то и навыков чтения по сути еще не было.

А кто тогда «темная леди»?
Владимир Микушевич: «Темная леди» — это героиня сонетов. Нет цели искать, какой исторический персонаж за ней стоит. Она — элемент многогранной трагической реальности. Она воплощает одну из трагедий Шекспира — она разобщила друзей и не соединилась ни с одним из них. Вообще сонеты, возможно, были напечатаны вопреки воле автора. В моем понимании это не разрозненные произведения, это своего рода роман. Некое единство. И это я учитываю в своих переводах.

Английский, немецкий, французский, итальянский — это только часть языков, которые вы знаете. Поразительное разнообразие. 
Владимир Микушевич: Я начал изучать языки с английского. Тогда было очень трудно найти книги на других языках. Да и на английском было трудно достать. Впервые я перевел стихотворение Лонгфелло «Осенний дождь». Кроме того, Шелли «Погребальная песня Новому году». В школе у меня был основной язык немецкий, английский я изучал сам. Я взял всего несколько уроков, а потом изучал его самостоятельно. Мама привезла мне «Дон Жуана» Байрона и «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Я начал читать их в декабре, а к концу зимы начал все понимать. Языки — это работа, всякие методы и технологии здесь не играют никакой роли. Заниматься языками надо регулярно. Язык человечества один — и все языки сводятся к нескольким десяткам, может, сотням звуковых комплексов, которые доступны для произнесения. Существуют невероятно далекие от нас звучания — например, щелкающие языки африканских народов, — но это один и тот же язык. А откуда он возник, мы не знаем, и никогда знать не будем.

Однажды вы сказали, что переводы со временем неизбежно устаревают. Кого и что нужно перевести по-новому, на ваш взгляд, в первую очередь?
Владимир Микушевич: Павел Антокольский говорил, что через десять лет требуется новый перевод любого произведения. Со временем удавшийся перевод становится литературным произведением и остается в истории — например, как перевод Жуковского или Маршака. Существуют в истории нашей литературы сонеты Шекспира в переводе Маршака как литературное произведение. Я бы так и печатал — Самуил Маршак. «Сонеты Шекспира». Но как переводы они не функционируют.

Это не упрек, это неизбежность. Меняется язык у нас на глазах. Меняется восприятие. Принцип советской школы перевода был переводить лучше, чем в оригинале. А мы сейчас знаем, что лучше оригинала ничего быть не может.

Ваше первое литературное потрясение — вы помните его? 
Владимир Микушевич: «Бесы» Пушкина во время воздушной тревоги. Когда война началась, мне было пять лет. Мы были в войну здесь, в Малаховке, не эвакуировались. И вот «Мчатся тучи, вьются тучи; Невидимкою луна…», а в это время первые налеты на Подмосковье. Кстати, мне очень не нравится термин «дети войны». Я считаю, что нужно говорить «ровесники войны». У меня даже есть такое трехстишие:

Война бездетна.
Мы — ровесники войны.
И мы не дети.

Ваши любимые авторы. Наверное, Пушкин?
Владимир Микушевич: Любимый автор у меня не один. Очень люблю поэзию Гавриила Державина, вообще литературу XVIII века. Потом Василий Жуковский. Лермонтов. И, конечно, Пушкин. А в XX веке Блок, Марина Цветаева, Велимир Хлебников. Люблю Маяковского. О нем будет передача в следующем цикле «Магистра игры». Маяковский как поэт почти не прочитан. Все привыкли видеть в нем агитатора, горлана, главаря, но не тончайшего лирика, величайшего певца любви в XX веке. Да и Пушкин — наименее понятый из русских поэтов. Никто не задумывался, как соотносятся в литературе, к примеру, Татьяна Ларина и Анна Каренина.

Татьяна Ларина — ваш любимый персонаж?
Владимир Микушевич: Да, как и для самого Пушкина. Мы с ним друг друга ревнуем к ней. И это в передаче, наверное, чувствуется.

13 ноября выйдет последняя программа «Пещерный Пикассо» из первого цикла «Магистра игры». Зрителей ждет продолжение. Каким оно будет?
Владимир Микушевич: Новые программы будут посвящены тому же — магистру игры. Обычно зритель только смотрит и слушает, но важно вовлекать его в то, что мы называем культурой, в творческий процесс. Это та задача, которую я ставлю перед собой. И, судя по отзывам, до известной степени мне она удается. Второй цикл будет более сложным. Вообще мой принцип — понимать простое через сложное. Так я всегда преподавал — даже в школе.

Считаю большой ошибкой, когда сложное преподают через простое.

Программа будет сложнее, потому что подключатся Азия, Япония и Китай. Это новый взгляд на широко известные произведения, например на «Мастера и Маргариту» Булгакова, «Вий» Гоголя. Все это будет подаваться в несколько необычной форме. Принцип моих передач импровизационный. Это действительно игра, интеллектуальная, некие сверхшахматы. Но тот, кто видел первый цикл, найдет много нового и во втором.

Толкование литературного произведения — по-вашему, игра? 
Владимир Микушевич: Игра, в которую вовлекается читатель, который становится героем произведения и отчасти его автором. В программе я рассматриваю аспект произведения, который до сих пор ускользал. Но это не просто трактовка, это попытка дать произведение во всей его сложности. Сверхзадача моей программы — чтобы читатели вновь обратились к этим произведениям, перечитали их. Когда я преподавал в школе — совсем недолго — и в институте, я всегда был противником учебников, которыми пытаются подменить произведение, и подменяют его навсегда с самых ранних этапов обучения. Но и здесь не нужно выходить за рамки: опасны рассуждения, которые ведутся в отрыве от произведения. Они должны быть в стихии произведения. Это и есть принцип игры.

Что сейчас читаете?
Владимир Микушевич: Я только что прочитал китайский роман «Сон в красном тереме». Читаю биографию Мартина Лютера. Хочу перечитать некоторые немецкие произведения, швейцарскую литературу. Недавно перечитал «В поисках утраченного времени» Пруста в оригинале.

А за современной литературой следите?
Владимир Микушевич: В последнее время из тех, кто на слуху, никто не производил сильного впечатления, может, мне просто не попадалось. К сожалению, литература больше не имеет сильного резонанса в обществе. Но могу отметить Александра Сизухина — талантливый прозаик. «Плен времени», «Северная пастораль» — хорошая современная проза. Эссеист Николай Никулин — «Энциклопедия пороков», «Пока Фрейд спал».

А поэзия? Такое ощущение, что наступили непоэтические времена — стихов не видно, не слышно.
Владимир Микушевич: Мне очень нравятся Алексей Прокофьев, Дмитрий Веденяпин. Есть талантливые поэты, но они очень мало пишут. С поэзией сложно во всем мире. Но это не кризис, это пересменок. У поэзии кризиса не бывает. Поэзия ни от чего не зависит. Стихотворение пишется вдруг. И если поэзия отомрет, то это будет означать угасание языка. Ведь поэзия — это и есть жизнь языка. Маяковский говорил: «…поэзия — пресволочнейшая штуковина: существует — и ни в зуб ногой».

Досье

Владимир Микушевич (р. 1936) — поэт, прозаик, переводчик, философ. В числе переведенных им авторов — Кретьен де Труа, Вийон, Петрарка, Шекспир, Дж. Свифт, Гёте, Новалис, Эйхендорф, Гофман, Гёльдерлин, Бодлер, Рембо, Рильке, Алистер Кроули.
Сборники стихов: «Крестница зари», «Сонеты к Пречистой Деве», «Сонеты к Татьяне».
Избранные романы: «Будущий год», «Воскресение в Третьем Риме», «Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна».

Источник: godliteratury.ru