- Дмитрий, не знаю, как вы относитесь к своему успеху, но вы однозначно, без каких-либо оговорок, успешный писатель, каких сегодня мало. Как проходят ваши дни? Вот сейчас, например, откуда вы приехали, что делали с утра, куда планируете направиться вечером?
- Ну как вам сказать? Я приехал из дома. Сейчас лето. «Учительской газете», наверное, не все можно рассказывать?
- Как раз наоборот…
- Правда? Зачем растлевать неокрепшие филологические души? Ну ладно… В Москве лето, а это такое время, когда грань между днем и ночью немножко стирается, и ночь может продолжаться часов до 5‑7 утра, а день начинаться вообще в любое время. Тем более что во время проходившего чемпионата мира по футболу атмосфера в городе особенная - хмельная, так что немного хмеля не помешает.
Летом, мне кажется, грех чуть-чуть не погулять до утра в хорошей компании. Гости приходят, или ты куда-то идешь. Вообще Москва располагает к такой social life.
- Вы живете где-то за городом?
- Нет, здесь неподалеку - на Кутузовском. Я там и работаю, и гостей принимаю, и живу, собственно, тоже там. Оттуда же приехал и сюда.
- Это что-то вроде квартиры-офиса?
- Нет-нет, не офис, скорее рабочая студия.
- Над чем сейчас работаете и работаете ли вообще?
- Работаю, но, знаете, в связи с достаточно удачным театральным опытом, который состоялся буквально только что - в мае, меня начинают активнее вовлекать в театр. Речь об адаптации моего романа «Текст», который Максим Диденко поставил на сцене Театра имени Ермоловой. И теперь я придумываю разные постановки, пытаюсь работать с режиссерами, общаюсь со зрителями.
Другие интервью Дмитрия Глуховского
Здорово, что Театр Ермоловой пустил к себе такой странный хулиганский спектакль, как «Текст», но, учитывая, что его играют всего дважды в месяц, это не совсем тот охват, который мне хотелось бы получить. Мне хочется больше обращаться к зрительской аудитории, потому что два раза в месяц - это как-то мало.
- Ну смотря как на это посмотреть…
- Я понимаю, что большинство репертуарных театров работают со спектаклями именно так, но ведь существуют еще и экспериментальные формы, иммерсивные шоу, которые создают больший информационный шум. Мне хочется общаться с более широкой аудиторией. Я считаю, что, если уж ты занимаешься этим, нужно, чтобы люди видели результат.
- Считаете ли вы себя плодовитым автором?
- Меня, к сожалению, посещает не так много идей. Над каждой из них я обычно провожу по нескольку лет. Не штампую, не произвожу конвейерным методом. Каждый проект вынашивается, формируется, а потом и сама работа - это в лучшем случае месяцы, а бывает, и годы. Так что для меня очень важно, чтобы была какая-то отдача, чтобы взаимодействие с читателями и зрителями происходило на максимально широком уровне. Я считаю, что вещи должны отличаться друг от друга, формулировать какой-то жизненный опыт, сумму переживаний. Если эта вещь, скажем прямо, выношенная и выстраданная, не находит свою аудиторию, то тогда этот адский труд ограничивается чем-то камерным. В таких случаях неизбежно должен возникнуть вопрос: зачем все это?
- Вашу позицию по этому вопросу нельзя назвать типичной для современного российского литературного процесса. Для большинства авторов, скажем так, интеллектуальной прозы признаком наивысшего успеха считается тираж в две-три тысячи экземпляров в «Редакции Елены Шубиной» издательства «АСТ». Такой выход к публике - признак удачи и профессиональной состоятельности…
- Елена Шубина, кстати, приглашала меня к сотрудничеству, и я надеюсь, что в будущем у меня получится с ней поработать.
- Это уже после выхода романа «Текст» и восторженных отзывов критики на него или до?
- Еще за несколько лет до этого. С момента выхода сборника «Рассказы о Родине». Я, честно говоря, хотел отдать ей «Текст», но меня не отпустила предыдущая редакция.
- Конкуренция за право издать вас, кажется, привычная история. Такой же опыт был с «Метро 2034», когда за роман бились сразу несколько издательств, и вы, если мне не изменяет память, в своем выборе руководствовались исключительно коммерческими аспектами сделки.
- Когда «Метро 2034» готовилось к изданию, я еще мало что знал об устройстве рынка литературы. Я, честно признаться, хотел выпустить эту книгу вообще без издателя. На волне успеха «Метро 2033» я думал, что сам напечатаю ее тиражом в 100000 экземпляров и отдам в розницу. Тогда еще существовала крупная новосибирская сеть «Топ-книга», они как раз активно заходили в Москву и готовы были взять мой роман на реализацию. Но тогда на меня вышли люди из издательства «АСТ», вызвали на разговор и сказали, что есть выбор - чемодан денег или эту книгу, если я буду издавать ее сам, не пустят в Москву.
- Это кто вам такое сказал?
- Я не буду озвучивать, кто это, тем более что человек этот сейчас не у дел. По сути, это было предложение, от которого было невозможно отказаться, потому что положительный и отрицательные стимулы были слишком высоки. Вот так я и вернулся из свободного плавания, но, конечно, не жалею об этом, потому что у издательств есть свои преимущества.
- В самом начале вашего творческого пути отношения с ними у вас не складывались. Известно, что вы долгое время не могли найти издателя для своей первой книги и просто выложили текст в Интернете.
- Это не совсем так, потому что то была первая версия книги. Теперь я понимаю, что она была неформатная. В том варианте герой знает свои задачи, но, вопреки заветам Джозефа Кэмпбелла, ровно посередине сюжета, вместо того чтобы трансформировать мир, проваливает свою историческую миссию и гибнет. Выводы, которые он делал, были неверными, все заканчивалось ничем. С учетом того, что мне было 22года, этот эксперимент был, с моей точки зрения, хорошей хулиганской выходкой. Но поскольку издатели не понимали, куда, в какую серию такой текст можно помещать, объясняя это интересами читателя, привыкшего потреблять шаблонную продукцию, отказы действительно были.
- Какую роль в вашей карьере сыграл скандальный интернет- и медиапродюсер, депутат Государственной Думы V созыва от «Единой России» Константин Рыков?
- Он в свое время переиздал «Метро 2033», выкупив права у «Эксмо» в 2007году, и фактически перезапустил книгу. За это я ему благодарен. А расстались мы с ними буквально через год, после того как все это случилось. Все последующие десять лет я нахожусь в свободном полете и продюсеров у меня нет.
- Вы продолжаете общаться?
- Прямо чтобы общаться - нет, не общаемся. Мы друзья на Facebook, но, если встречаемся на каком-то мероприятии, я, безусловно, подойду, поздороваюсь. Повторюсь, я благодарен ему за то, что он тогда для меня сделал. Но нельзя забывать, что во время работы со мной он также запустил еще десять проектов. Если бы я тогда к нему не попал, мой путь был бы более долгим. Неожиданная слава, во-первых, развращает, а во-вторых, формирует скепсис со стороны серьезной читающей публики, особенно критики. Этот скепсис мне пришлось довольно долгое время преодолевать, объясняя, что я немного отличаюсь от других персонажей, которых Рыков запускал одновременно со мной и позже. Я человек немного другой судьбы, других взглядов, другой точки зрения на литературный процесс.
К тому же роль продюсера в писательской судьбе переоценивать не стоит. Литература - это рок-н-ролл, а не поп-музыка. Надо помнить, что одновременно с «Метро…» его издательство пыталось запустить еще с десяток проектов, и настоящий успех был только у серии «Этногенез».
- Кто эти другие, скажем так, проекты Рыкова того времени?
- Ну Сергея Минаева, например, он запускал, Эдуарда Багирова. Это люди, с которыми я расхожусь политически. При этом Рыкову я благодарен. Надо сказать, что я достаточно сентиментален. Если в какой-то момент я дружу с человеком, общаюсь и чем-то ему обязан, я никогда от этого не отказываюсь и всегда признаю. И хотя с Рыковым у меня были сложные моменты, конфликты и так далее, все это позади. Он обеспечил мне серьезный старт. Другой вопрос, что ты делаешь с этой популярностью, как ты ею распоряжаешься: есть ли тебе что предъявить после этого твоей вдруг образовавшейся аудитории, чем ты ее дальше будешь потчевать или пичкать, будешь ли ты следовать в этом кильватере или наберешься храбрости и будешь экспериментировать, относишься ты к этому ремеслу как к способу себя прокормить или реализовать себя? Простых ответов на эти вопросы, разумеется, нет. Любой автор, мне кажется, пытается нащупать, будь это я, или Шаргунов, или Пелевин, или Акунин, какой-то баланс между популярностью и признанием публики, тиражами, между популярностью народной и популярностью за рубежом. Конечно, у издателей есть свои позиции: они хотят на тебе зарабатывать. Ты готов на эксперименты, но, может быть, издатель не всегда готов. Нужно понимать, что здесь масса подводных камней.
- Давайте поговорим о вашей семье? О той, в которой вы выросли, и о той, главой которой являетесь. Насколько я знаю, у вас есть дочь…
- О детях я не разговариваю. О детях и жене.
- А почему?
- Потому что личная жизнь личной называется неспроста. Торговать детьми в медиа нужно людям, которые не генерируют никакого контента. Я хочу, чтобы люди обсуждали мою работу, а не мусолили мою семью.
- Но ведь есть немало творцов, которые не только рассказывают, но и показывают свои семьи.
- Это их личное дело, но у меня такое впечатление, что люди, которые часто публикуют в соцсетях и в прессе фотографии своих детей, на самом деле не очень-то часто их видят. У меня противоположная позиция. Вместо того чтобы фотографироваться вместе и слать все это в СМИ, надо просто больше времени с ними проводить.
- Хорошо. Расскажите о своих родителях. Ваш отец Алексей Глуховский - поэт. Повлияло ли это на вашу профессиональную судьбу?
- Его поэтический расцвет пришелся буквально на последние несколько лет, потому что он всегда хотел этим заниматься. Но раньше, когда я был маленький, он работал журналистом на радио и переводил на русский сербскую поэзию. Вместо того чтобы по вечерам со мной играть, когда он приходил с работы в восемь часов вечера, он садился за пишущую машинку и начинал строчить. Этот человек за пишущей машинкой произвел на меня колоссальное впечатление. Так что, как вы, наверное, поняли, именно пишущая машинка стала моей любимой игрушкой.
- Отец позволял вам к ней приближаться?
- В основном я играл, когда отец уходил на работу, мог достаточно много времени проводить с ней буквально в обнимку. Сначала была механическая, по ней было классно барабанить. Я печатал и иногда промахивался, а палец застревал между клавиш.
- Ваш отец - поэт, многие, если не все, прозаики тоже начинали со стихов. А вы?
- Конечно, я писал стихи в школе, но это немного другое… Поэтом я себя не ощущаю. Поэзия в правильном исполнении - это, безусловно, более тонкое и сильное искусство, чем умение писать прозу. Я бы сказал, что писать прозу - нечто, идущее от ума, а поэзия - какое-то оперирование образами, исходящими не от ума, а от чувств, от души, от сердца, проникающее от поэта к читателю, минуя все заслоны. Умение нагромоздить образы, выстроить их, туго натянуть эти поэтические струны - то, чего я в себе не ощущаю.
- А кто ваш любимый прозаик и - шире - кто сейчас самый сильный российский автор?
- Я не знаю…
- Может быть, вы?
- Нет, точно не я. Я со временем прогрессирую. Может, однажды стану приличным писателем. В отличие от футболистов и моделей у писателей в 40 все только начинается. Мне почти 40, и я надеюсь, что буду как-то в профессиональном смысле укрепляться. Из современных произведений в свое время на меня произвела впечатление книга Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Очень понравился «Лавр» Водолазкина. Думаю, их можно включить в школьную программу. Хочу прочесть роман Алексея Сальникова. Если говорить про нашумевшую «Обитель» Захара Прилепина, то там на всю эту огромную книгу есть две сильные сцены, достойные Варлама Шаламова, а все остальное какой-то Фенимор Купер. Неровная вещь, избыточная и очень тенденциозная, с моей точки зрения, написанная по политическим мотивам. А уж то, что такие книги получают ведущие литературные премии, говорит о состоянии литературных умов. Само собой, я уважаю творчество Владимира Сорокина. Это настоящий панк, несмотря на свою величественную седую гриву, любовь к белым костюмам и так далее. И понятно, что человек изобрел троллинг за десятилетие до того, как это слово вообще появилось в нашем обиходе. Он достиг высот в стилистическом искусстве, а сюжетно это всегда было умелой и тонкой провокацией. Это было намеренным оскорблением чувств читающих, но долгое время все эти тексты были, как мне кажется, бесцельны. Однако последние его произведения в некотором смысле даже пророческие.
Пелевина, кстати, я очень любил. Это, наверное, единственный писатель, которого можно назвать культовым.
- Разлюбили?
- Ну а сколько можно? Хватит! Честное слово, это почти как поднять мертвых из могилы. Один и тот же текст, один и тот же инструментарий. Все хвалили его последнюю книжку, а я прочел чуть больше половины и отложил - скучно. Буддизм или какое-нибудь эзотерическое учение, наркотики и перечет политических событий за последний год - ингредиенты коктейля всегда одни и те же. В принципе это, конечно, сатирик. Если вдруг кто-то не может определить жанр, в котором работает Пелевин, - то это чистая русская сатира.
Он, безусловно, автор, который хулиганит. Авторов, которые бубнят, я не люблю.
- Дмитрий, вы упомянули о школьной программе. Не могу в этом контексте не спросить, есть ли в вас пафос творца. Многие литераторы рассчитывают на признание после смерти. Думаете ли вы, скажем так, о вечности?
- Я еще не такой уж старенький. Моя первая книга вышла 13лет назад, с тех пор как люди читали, так и читают. Молодежь любит мои тексты. Я знаю, что и в школах, и в библиотеках, и в тюрьмах их читают. В отличие от работ художников, которые могут получить посмертное признание, с писателями такого практически не бывает. Может быть, Кафка, больше никого и вспомнить не могу, чтобы прямо вот так при жизни человек был неизвестен, а потом его вдруг открыли. Все те, кто популярен сегодня, как правило, остаются и завтра.
- Вас устраивает ваше место на современной литературной карте России?
- Вы знаете, чем больше жизнь меня лупит, тем меньше я на это реагирую. Когда-то я хотел понравиться критике, получить какую-нибудь существенную премию. Этот период закончился совсем недавно. Мою последнюю книгу «Текст» прокатили все крупные литературные премии. Сначала я, конечно, расстроился, а потом решил: хорошо, что не дали. Я уже не в том возрасте, когда нужно ждать чьего-то одобрения.
По сути, сегодня и премии эти ничего не значат, так же как и их отсутствие, потому что все это превратилось в соревнование между оргкомитетами, это наш автор, а это не наш, политически правильный или наоборот. Идеальная ситуация, когда ты перестал рассчитывать на одобрение и делаешь то, что кажется правильным тебе. Конечно, и тут важно не утратить адекватность.
Вот возьмем пример Льва Данилкина, который стал лауреатом «Большой книги». Ну и что - стал он после этого прямо известным автором? Выиграл путевку в вечность? Завоевал сердца читателей? Вошел в большую литературу?
Пора перестать оглядываться, чего-то ждать, вчитываться, волноваться. Некоторые критики вообще выражают исключительно свои собственные амбиции. Да практически все, за исключением разве что Галины Юзефович.
- Она хвалила ваш «Текст»…
- За что ей большое спасибо! Она человек читающий и нашла в этом романе какие-то достоинства.
- Давайте поговорим о вашем образовании. Вы учились в 12‑й московской спецшколе, ныне входящей в состав школы №1231.
- Да, здесь поблизости.
- Расскажите, пожалуйста, об этом периоде.
- Школа у меня была прекрасная. Что с ней происходит сегодня, я, честно говоря, не знаю. Выбрана она была моей семьей, потому что в ней учился мой отец, а до этого в здании располагалась женская гимназия, куда ходила моя бабушка. Такой, выходит, наследственный вариант. К тому же бабушка с дедушкой жили на Арбате, буквально в шаге от школы. И вот решили меня отправить именно туда, чтобы я мог ходить в школу пешком. Потом родители забрали меня к себе в Строгино, но я все равно продолжал ездить, потому что прикипел. Сейчас, кстати, есть неплохие частные школы, где вместо зубрежки дети работают над проектами.
- Вы, похоже, все же рассказываете о своей семье?
- Нет-нет… Мой друг отдал своих детей в такую школу, где с самых ранних лет преподают актерское мастерство и музыку. Впрочем, и моя школа была очень хорошей. Французский язык мы изучали с первого класса, хорошие учителя были по литературе и русскому. А математику не любил, всегда приходилось заниматься ею через внутреннее сопротивление.
- Высшее образование вы решили получить за рубежом - в Израиле. Почему?
- Когда распался Союз, мне было 12лет. Кроме того, я окончил специфическую школу - французскую. В моем окружении всегда было много людей, которые куда-то ездили. Кругом было настроение восторга от того, что железный занавес рухнул, Россия открылась миру, а мир открылся для нас. Теперь можно было ехать куда угодно. Все, что было желанным и недоступным, вдруг оказалось на расстоянии вытянутой руки. За все детство я был за границей лишь однажды - в Югославии, и то все это стоило моему отцу огромных усилий. И вот как я в те годы заразился этим глобалистским энтузиазмом, так до сих пор на этой волне и нахожусь. Если мир открылся, то почему бы этим не пользоваться? Когда есть возможность получать образование за рубежом, нужно делать это. Это дает тебе новые перспективы как в части возможностей, так и точки зрения. Меня это очень обогатило.
И вообще Израиль - инопланетное государство. Это какая-то смесь арабского, иммигрантского, советского, социалистического, русского и еврейского в том числе государств. Там религия не отделена от светской власти, поэтому нет Конституции. Туда попадаешь, выросший в Советском Союзе, и просто ничего не понимаешь. Ты вживаешься, какие-то шоры с глаз спадают.
- Чем, на ваш взгляд, это образование отличается от того, которое получали ваши сверстники в России?
- Я рад, что учился в Израиле, потому что там совершенно другой взгляд на все, в частности на журналистику. Нам преподавали социальную психологию, политологию, международное право, эволюционную психологию отношений, которые помогли мне разобраться в сути процессов. Были в нашей программе и такие предметы, которых здесь в принципе нет. Мы обучались по американским учебникам. Нас учили другому взгляду на историю. В частности, на историю Второй мировой войны, потому что у американцев своя версия того, кто победил, из-за чего все началось. Хорошо было узнать, что есть другая перспектива, в которой Советский Союз совместно с фашистской Германией развязал войну. У нас все это подавалось и, думаю, подается однобоко. Я не говорю, что у нас правы или у них, но хорошо получить еще какую-то точку зрения.
- Этот ваш свежий взгляд не помешал в работе на Russia Today, в коллектив которого вы попали по возвращении?
- Наоборот. Когда ты уже работал на Euronews три года, это уже совершенно другой опыт, европейский взгляд на вещи. Общение с коллегами из Испании, Франции, Германии, их взгляд на происходящие в мире события сильно на меня повлияли. Я приехал на Russia Today, когда этот канал решал совершенно другие задачи, нежели сейчас. Напомню, что изначально задача канала - показать, что Россия - это не страна, которая укладывается в стереотипные представления о ней. Что есть всяческие красоты, но есть и проблемы. Есть ночная жизнь, есть культура, музыка. Дать более многостороннюю картину того, что происходило вокруг. Первые несколько лет она этим и занималась.
- Многие считают работу в кремлевском пуле - вершиной журналистской карьеры. Вам все это, кажется, быстро наскучило?
- Моя работа в пуле помогла мне десакрализировать власть. Когда ты постоянно видишь Путина на расстоянии трех метров - не в телевизоре, а в жизни, то это, я считаю, прекрасный опыт. К тому же я поездил, посмотрел, послушал сплетни.
И потом - как ты собираешься писать о судьбе Отечества, если видишь все только с одной перспективы? Например, с позиции либерального мифа или, напротив, патриотического?
- Вам ведь еще довелось пожить во Франции?
- Три года! Это вещи, которые ничем невозможно заменить. Кто не был в такой ситуации, что, он телевизор посмотрит или радио послушает? Давайте начистоту: что реально понимает выпускник МГИМО про международную политику? У него с первого курса промыт мозг, его готовили как бойца, притом что это чаще всего дети очень обеспеченных родителей.
Так что лично для меня видеть мир с разных точек зрения естественно. И именно поэтому, мне кажется, я могу извечные русские вопросы ставить в совершенно другой контекст. Тем авторам, которые не вылезают из окопов, всей картины не видно, а я не солдат с промытыми мозгами, я парю над полем боя, понимаете? И да, я много где жил и много с кем дружил, но у меня нет ни одного опыта, о котором бы я пожалел. Все это помогло мне стать тем, кто я есть. Я бы с удовольствием еще пожил в Японии и в США.
- Будет ли такая возможность, как думаете?
- Наверняка! Вообще, я считаю, нам из телевизора говорят: «Не нравится - вали отсюда» люди, у которых имеются виллы за рубежом. Они учат нас патриотизму, а у самих кондоминиумы в Майами, и у их детей иностранное гражданство. Почему у тебя самого дети в Лондоне, а ты мне говоришь «вали отсюда»? У него на Лазурном берегу какие-то виллы, а вся французская хроника была залеплена его жизнью, и дети там его во Франциях и Англиях, а он запрещает сирот за рубеж на усыновление отправлять. То есть происходит полный абсурд. Я за открытый мир. Слава Богу, что больше нет эмиграции, какой она при «совке» была. Захотел - поехал туда, захотел - вернулся. Там пожил, поучился, поработал, получил перспективы, что-то понял, вернулся домой. И уехать - не значит не быть патриотом. Почему мы должны мыслить критериями, навязанными нам лжецами и лицемерами? Мир открыт, свободен, он развивается. Американский новатор и бизнесмен Илон Маск популярен у нас только потому, что это и есть противоположность замшелой архаике, которая нас окружает.
- Если позволите молодежный сленг, очевидно, что вас просто бомбит от того, что происходит в общественно-политической жизни страны. Совсем недавно прошли выборы президента, население высказывает поддержку действующей власти, система неплохо отлажена. Вы с такими взглядами не чувствуете себя одиноким?
- Это происходит только потому, что все телеканалы контролируются властью, да и Интернет, который должен бы быть свободным, на самом деле сплошь забит проплаченными истерически лояльными баннерами. Даже на нейтральные информационные ресурсы заходишь, кровь из глаз течь начинает - сплошь какое-то токсичное говно. Но это не случайно ведь, это результат чьей-то целенаправленной политики. Это попытка создать агрессивно-лояльный власти информационный фон, который мозолил бы тебе все время глаза, читай ты хоть сайт «Эха Москвы», хоть «Радио Свобода». Это имитация общественного консенсуса по самым важным вопросам, симуляция оргазма 86 процентов населения по Путину. Я понимаю, как это происходит и кто за этим стоит. Я знаю этому цену. Людям просто парят мозг, а они занимаются выживанием. Им подбрасывают какие-то геополитические темы, чтобы просто переключить внимание с текущих проблем. Президента, конечно, выбрали, но как выбрали? Он не принимал участия в дебатах, не представил никакой программы. Вся оппозиция была практически нейтрализована. Собчак, которая якобы бросала ему вызов, - свисток на чайнике, через который выпускают пар. Одиноко ли мне? Да мне в принципе все равно. Давайте все будут называть черное белым, а белое - черным? Почему я должен чувствовать себя одиноким, если я вижу белое в белом цвете? Слава Богу, что пока за это не преследуют, в тюрьму не сажают, на столбах не вешают. Ну вот вы это все наверняка вырежете, ну и что?
- Не вырежем. Вас когда-нибудь приглашали к сотрудничеству с Кремлем?
- Конечно! Мне предлагали стать членом Совета по правам человека при президенте. Лет семь назад еще предлагали войти в Совет по культуре при президенте. Тогда мне было всего чуть больше тридцати. Но я понимаю, что они просто хотят к ноге позвать, прикормить собачьим кормом, повесить какую-нибудь медальку, чтобы я тявкать перестал. Все это очевидно. Но мне регалии не нужны. Власть меня отталкивает. Я считаю, что она развращает и растлевает, особенно у нас. Даже если ты приходишь бороться за все хорошее, все равно она тебя разложит. У нас же это просто корпорация, и чем больше ты в нее погружаешься, тем больше ты понимаешь устройство процесса, соответственно имеешь больше соблазнов и искушений. Ты за непродолжительное время забываешь, кем ты был на самом деле. Один компромисс, другой компромисс, здесь глаза закрыл, это пропустил. Ну и все.
- Вы начали свой путь в литературе и общественной жизни с романа «Метро 2033». А какими, на ваш взгляд, с учетом всего сказанного выше станут Москва и страна к этому сроку? Иначе говоря, что дальше?
- Дальше «Метро 2034». А если серьезно, мы не можем знать, что дальше. Россия - совершенно непредсказуемая страна. Кто бы мог подумать перед аннексией Крыма, что он станет российским? Кто мог представить, что кто-то решится на такое? Как бы аккуратненько ни была проведена эта операция, я убежден, что мы имеем дело с нарушением международного законодательства. Отхапали кусок чужой страны, начинаем войну на территории другого государства. Теряем, возможно навсегда, братский народ. Причем без особых на то причин. Кто знал, что власть пойдет на такие радикальные меры?
- Дмитрий, есть ощущение, что вы начинаете выступать с определенных политических позиций. Планируете ли развиваться в этом направлении или предпочтете оставаться в роли исключительно писателя?
- В отличие от многих других современных авторов я не хочу вмешиваться в политику. Мне интересно совершенно другое. Как писатель, я хотел бы власти над умами, но ни в коем случае не конвертировать ее в вульгарную земную власть. Кроме того, мне гораздо комфортнее роль наблюдателя, который может позволить себе какие-то взвешенные суждения. Мне бы очень хотелось просто сохранять свое право и свободу на непредвзятое и максимальное честное, с моей точки зрения, высказывание. А что еще требуется для писателя? Все площадки для дискуссии в нашей стране засорены неприкрытой пропагандой. СМИ у нас всегда были от царя или за компартию, да и теперь обслуживают интересы власти. Искусство, зависящее от государственного бюджета, обслуживает интересы власти. Кино вообще лепка государственного сознания. Литература за счет своей низкой бюджетности - ты ни у кого не одалживаешь и не рискуешь чьими-то деньгами - смогла позволить себе наибольшую степень свободы. И как ею не пользоваться? Если всерьез говорить о какой-то роли, которая может быть у писателя, то немножко жечь глаголом сердца, но и немножко все-таки быть оракулом, к которому можно прийти за правдой.
Источник: Учительская газета