Игорь Алюков, главный редактор Phantom Press: Книгоиздание – это бизнес энтузиастов

Разговор с главным редактором издательства Phantom Press Игорем Алюковым о том, как обстоят дела на мировом книжном рынке и о том, в каком положении сейчас находится российское книгоиздание.

- Вашему издательству в прошлом году исполнилось 25 лет. Почему вы изначально выбрали как специализацию зарубежную литературу?

- Это сложилось исторически, поскольку у Phantom Press польские корни. В Варшаве тогда существовало довольно крупное издательство, которое занималось как раз переводной литературой. И когда наш директор и владелец Алла Штейнман задумала по тем временам достаточно авантюрную историю с организацией издательства, так получилось, что ей предложили сначала стать представителем польского Фантома в России. Продлилось это недолго, год, может, чуть меньше. Потом польский Фантом Пресс отошел в сторону, затем разорился и остался только российский, которому коллеги отдали свой лейбл и логотип, и с этого момента началось наше самостоятельное плавание.

 - Насколько хорошо польская литература представлена у нас в России?

- Сейчас плохо. А вообще вся история у нас начиналась с Иоанны Хмелевской, в 80-90е она была суперзвездой и ее детективы были абсолютными бестселлерами. Я пришел работать в издательство в 1996 году и примерно тогда начался дрейф в сторону литературы как таковой. Уже тогда стало понятно, что Phantom Press занял вполне конкретную нишу в издательском мире – переводная литература. На рубеже 90 – нулевых начала выходить серия «Зебра», по тем временам это была новаторская серия, в которой выходили книги совершенно неизвестных зарубежных авторов, в том числе, и дебютантов: британские, американские, скандинавские. Надо сказать, что это было время достаточно сильной конкуренции…

- С «Иностранкой» и Варварой Горностаевой?

 - В том числе. В «Иностранке»  как раз Илья Кормильцев занялся очень близким к «Зебре» проектом – серией «За иллюминатором». Наши две серии шли параллельно и были идейно действительно очень близки друг другу. Обе, конечно, уже в прошлом, да и той «Иностранки» давно уже нет…

- Но тем не менее сейчас у вас все равно есть сильный конкурент с той же Горностаевой во главе – Corpus.

- Сейчас конкуренция менее острая. Corpus издает и русские книги, и нон-фикшн, чего не делаем мы…

 - Как «Время Березовского» Авена?

- В том числе, это как раз такой пласт, каким мы не занимаемся. Так что говорить о конкуренции с «Корпусом» я бы не стал, мне кажется, ее нет, есть, скорее, дружественные отношения. Мы не уводим друг у друга авторов, не боремся за какие-то конкретные книги.

- Книжный рынок, хотите сказать, дружественная среда? Мне казалось, он максимально конкурентный.

- Мы маленькое издательство, и уже достаточно взрослое, нас все знают, и когда ты находишься в этом мире больше двух десятков лет, то неизбежно обрастаешь дружескими связями. И важно то, что мы по-прежнему остаемся независимым издательством, по нынешним временам, это редкость, а с учетом солидной истории – и вовсе уникальная история. За спиной у «Фантома» нет ни инвесторов, ни крупного издательского холдинга, ни мощной книготорговой компании. Мы существуем на доходы от того, что мы издаем.

- Зарубежная литература все также формирует тренды и влияет на нашу, российскую?

- На мой взгляд, нет. Русская литература находится в каком-то очень отдельном загоне, она герметична, интересуется прежде всего собой, плохо чувствует то, что происходит в мире. И никакой корреляции со, скажем, англоязычной литературой, по-моему, у нее нет. С одной стороны, это, наверное, и достоинство – пытаться нащупать собственный путь, но мне она кажется довольно душной и малоинтересной.

- Вы работаете с литературными агентами и за рубежом это очень развитая структура, без них сложно представить себе книжный рынок…

 - Это очень важный элемент, современный издательский мир представить без агентов невозможно, на них лежит довольно большая работа: от поисков интересных авторов, опеки начинающих до взаимодействия автора с издательствами. 

 - …а у нас их нет. Как вы считаете, это связано с тем, что у нас литература в упадке?

- Агенты есть и у нас, конечно. Скорее нет, агентской деятельности как институции, как серьезной части книжного мира. И на самом деле, это достаточно многое говорит об этом мире. Скажем, русская литература сосредоточена в двух или трех издательствах и любой автор, который чувствует себя хоть сколько-нибудь уверенным в том, что делает, может обратиться туда напрямую. По сути, у агента тут, скорее, сопроводительная функция. А самом деле, русский книжный рынок очень невелик, попросту мал. Мало авторов, мало книг – хотя в книжном магазине может возникнуть совсем другое впечатление. Что такое, например, англоязычный книжный рынок? Это гигантское море авторов и произведений. Я имею в виду не чтиво, а вполне добротные тексты. Это мощный поток, в котором неизбежно появляются и настоящие сокровища. У нас же не поток, а вялый ручей, то почти пересыхающий, то притворяющийся бодрячком, но выловить в нем крупную рыбу сложно. Много ли за последние лет двадцать у нас появилось по-настоящему больших писателей? Если говорить начистоту, то на вершине современной русской литературы все те же – Пелевин да Сорокин.

- Улицкую обижаете сейчас.

- Хорошо, и Улицкая. Но все то же самое было и двадцать лет назад. Я не вижу ничего нового. Если вы сами составите список более-менее заметных русских авторов, уверен, в нем окажется два десятка имен, не больше. Иногда вдруг громко прозвучит новое имя, но, по-моему, это скорее эффект пустыря    

- С чем это связано?

- Это сложный вопрос, на которого у меня ответа нет. Сравнивать российский рынок с тем же англоязычным бессмысленно – они в разных весовых категориях, во всех отношениях: от структуры рынка до механизма появления писателей. Наша ситуация больше похожа на французскую. Или даже на датскую. Полная герметичность. Другое дело, что во Франции эта герметичность не беда, а вполне себе сконструированная реальность, защищающая французский книжный рынок. Писателей предостаточно, и там хорошо развиты жанры, там много маленьких (и не очень) независимых издательств, которые прекрасно существуют. И, конечно, во Франции, как и во многих странах, есть серьезная поддержка на государственном уровне, более того, там есть запрос на литературу.

- А у наших читателей вообще есть запрос на книги?

- Мне хотелось бы сказать, что да, но, скорее, все-таки – нет. Если и есть, то у очень тонкой читающей прослойки. Книжный рынок в России за последние годы серьезно скукожился, но с другой стороны – читательская аудитория стала более требовательной, она немногочисленная, но концентрированная. Российский рынок во многом парадоксален. Если брать статистику, то год за годом наибольшие тиражи у Донцовой, Марининой…

- По статистике Книжной палаты, детективные авторы тиражно превалируют. 

- Получается, что вот это как раз читает массовый читатель. А все остальное – узкая прослойка. Но более серьезной силой является все же она.

- Это люди, которые сами работают в этом бизнесе?

- Нет, конечно. Неплохое представление о современном читателе дают книжные выставки. Сейчас как раз происходит любопытное. Долгие годы на выставках бывали одни эти же люди, многих мы уже узнавали. Но пару лет назад все стало меняться. Появилась новая волна – люди гораздо более молодые. Я бы даже сказал – юные. Выглядит это обнадеживающим, но причины их появления я не понимаю. 

- Когда мы организовывали литературную премию, то мы обратили внимание на то, что идет бум на литературу young adult, читатель обновляется и требует более «молодой» литературы. Но есть большие проблемы с возрастными маркировками…

- Литература взросления сейчас на подъеме, но у нас она в основном переводная. И сразу недоумение: запрос читательской аудитории очевиден, так почему не появляются массово авторы? Потому, что издательский механизм довольно тонок, и когда в нем плохо работают сразу несколько узлов, он буксует. Авторы, может, и возникают из ниоткуда, но если они возникли, с ними нужно работать, их нужно поддерживать, и не только морально. 

- Потому что у нас невозможно прожить на доходы от книг?

- Нигде не прожить. Писательский путь ведь выбирают не из-за того, что он ведет к золотым горам. Но иногда он все-таки к ним приводит. Конкретный пример – Эмма Клайн, которая выстрелила с дебютным романом «Девочки». Клайн может сейчас жить на доходы от своей пока единственной книги, но когда она начала работать над ней, то вряд ли всерьез считала, что довольно камерный роман будет ее содержать. У нас, конечно, молодой писатель тоже не питает иллюзий, что после первой же книги разбогатеет. Но в нашем случае есть еще одна проблема под названием «великая русская литература», которая давит на человека страшно. И любой писатель, если, конечно, он не Донцова, пытается написать нечто если не грандиозное, то непременно глубокое и неординарное. Убийственный подход к писательскому ремеслу. У нас даже в жанровой литературе все так себе. Знаю, что предостаточно фантастов, для меня это совсем параллельная вселенная, ничего об этом не знаю, но то, что я краем глаза видел, это чистая графомания. Но все же, фантастика как жанр, у нас, похоже, существует. Чего не скажешь о многих других. Да даже самый популярный в мире детективный жанр у нас жалок и сиротлив. Ну да, есть Акунин, еще пара более-менее неплохих детективщиков. Но это же массовый жанр, более того, именно он зачастую выступает проводником в большую литературу. У нас же, как я понимаю, писать детективы – несолидно, «настоящие писатели» этим не занимаются. Но вот, возьмем, например, Донну Тартт. Что она пишет?

- Великий американский роман.

- А заодно и детектив. У британского или американского писателя один из основных инструментов – сюжет, хорошая история. Это костяк, а дальше можно двигаться в какую угодно сторону. Наша же современная литература зачастую бессюжетна. Более того, мне кажется, что современный русский писатель попросту презирает сюжет как таковой, он пишет о чем угодно – о себе, о глубинах своего сознания, неординарности своих чувств, вообще о своей неординарности. На самом деле, сюжет, история – это по-настоящему сложно, это большая работа. Заливать фундамент, возводить стены, класть перекрытия посложнее, чем развешивать шторы и раскладывать подушки на диване.

- Подождите, ну вот есть «Памяти памяти» Марии Степановой – условная история о себе, хорошая поэтическо-прозаическая рефлексия.

- Я же не говорю, что бессюжетная литература не имеет права существовать. Совсем напротив. Но мне сложно жить в мире, где книги – сплошь поэтическо-прозаическая рефлексия.

- Как думаете, с чем связан такой успех «Девочек»? Вряд ли же с личностью Чарльза Мэнсона.

- Ну эта история для Америки очень важна и сама по себе. Но берет книга совсем другим – это очень искренний, откровенный, даже жесткий роман об одиночестве, недостатке любви мира к тебе и своей собственной любви к себе. В романе задет очень важный нерв. И я не могу сказать, что книга в России стала супербестселлером. Да, о ней много говорили и говорят, и тиражи выше среднего, но это не бестселлер.

- А где грань между бестселлером и небестселлером? Только в количестве проданных книг?

- Определение зашито в самом термине. Если брать наши книги, то очевидные бестселлеры – «Бегущий за ветром» Халеда Хоссейни или «Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» Фэнни Флэгг…

- А Стивен Фрай в бестселлерах?

- В нулевых годах его книги и в самом деле были популярны,  сейчас все гораздо спокойнее. Но связано это во многом с тем, что Стивен пишет очень редко и уже очень давно не пишет художественного. Но вот в начале лета вышедший «Миф», пересказ древнегреческих мифов, в топах книжных магазинов. Мы не побоялись заложить свои ожидания в тираж заметно выше среднего.

- Если не ошибаюсь, на предыдущем ММКФ вышел фильм по Фраю «Гиппопотам». Возросли ли продажи и влияют ли на них экранизации?

- Помогают, но не так скачкообразно, как можно подумать. «Гиппопотам» вышел в очень ограниченной прокат, мы не планировали переиздавать книгу к выходу фильма, но нас попросили об этом прокатчики. Сделали небольшой тираж, он разошелся, и интерес угас. Есть другой пример, обратный – с фильмом «Бруклин», который засветился при раздаче «Оскара». Это экранизация романа Колма Тойбина – литература, такой медленный роман, очень медитативный, с погружением, далеко не бойкое чтиво. Выпустили мы его больше, чем через год после выхода фильма, про который, как нам казалось, все уже и забыли. И совсем не ожидали, что камерная, тихая история ирландки, которая пытается обжиться в чужой стране, станет настоящим бестселлером. «Бруклин» вышел небольшим первым тиражом, никаких чудес мы не ждали, хотя в издательстве полюбили этот роман, а в результате за год – шесть доптиражей и самая продаваемая книга издательства в прошлом году. Оказалось, что читателю нужны не только грандиозные истории, но и совсем тихие. 

- Меня удивило то, что вы сказали как-то, что не считаете «Девочек» young adult литературой. Чем же это не история взросления?

- Безусловно, это и история взросления тоже. Но мне не нравится столь жесткое определение жанра. Книга куда как шире. Да, уже ее название словно бы сообщает: взрослые, не для вас. На самом деле, это не так. В английском издательском профжаргоне есть такой термин – кроссовер. Это когда книга охватывает сразу несколько возрастных ниш. Young adult – это узкая ниша, в которой «Девочкам» тесно. 

- А что делать с возрастной маркировкой young adult? Читая рукописи на премию, мы столкнулись с тем, что многие книги для подростков 18+. Вот и героине «Девочек» лет 14.

- Но в книге есть и жесткий секс, и сцены насилия… Надо понимать, что действие происходит в конце 60-х и это вовсе не наши 14 лет. По нынешним временам юность длится до 28 лет. Но с маркировкой история неприятная. 

- Есть ли способы обойти ее?

- Если издатель не ставит возрастную маркировку, то ему стоит ждать проблем. У нас время от времени случаются такие истории. Например, забыли поставить значок, причем не криминальные 18+, а 16+, и тут же возникает читательница, которая открыла книгу, обнаружила там какой-то намек на секс и пошла жаловаться в милицию, прокуратуру и КГБ, требуя изъять поганую книгу из продажи. Книготорговец, конечно, перекладывает проблему на издателя. Если в книге есть откровенные сцены или нецензурная лексика, то ставится 18+ и пакуется в пленку. Но определять то, что будет читать твой ребенок должен ты как родитель, а не я как издатель. Но мы живем в этой данности, а не в другой. У тех, кто занимается детской литературой, вот у них большие проблемы.

- Phantom Press все же персонализированная история…

- Да. Мы выбираем книги, определяем, занимаемся обложками – то есть делаем их фактически вдвоем с Аллой Штейнман. У нас нет совета директоров, педсовета или комитета по культуре. Так что, да, издательство очень персонализированное.

- А чем руководствуетесь при отборе книг? Следите за трендами в литературе?

- Всем руководствуемся. Когда ты в этом мире два десятка лет, появление опыта и интуиции неизбежно. Ты учишься сразу выделять то, что может быть интересно. Сложнее отобрать уже из отобранного. Если раньше можно было следить за тем, какая судьбы у книги на родном рынке, то сейчас это почти невозможно. Тексты к нам попадают на стадии рукописей.

- Задолго до того, как книга становится бестселлером?

- Когда она становится чем-то, то все с ней понятно. Но мы издательство небольшое, финансовыми мускулами конкурировать с крупными издательскими домами не можем, поэтому мы должны играть на опережение и понимать все тогда, когда книга еще не вышла на оригинальном языке. С теми же «Девочками» произошло именно так. Когда книга начала набирать обороты и о ней уже стали говорить в Америке, книга у нас уже переводилась.

- А как вы относитесь к электронному книгоизданию?

- Понятно, что это переход на другой уровень чтения, но я не верю, что бумажная книга умрет до конца. Собственно, тенденции мирового рынка и говорят о некоторой стагнации рынка электронных книг и некотором росте бумажных. Думаю, развлекательные книги в основном уйдут в электронный формат, а более серьезные останутся востребованы и в печатном. Для себя я не делю книги на электронные и бумажные. Но бумажная для меня, скорее, удовольствие, а электронный текст – скорее, работа. Хотя четкой границы тут почти никогда нет.

- Повышение НДС на книги с 10 до 18 %, которые относительно недавно обсуждали, повлияет на формирование цен? И на чем еще это отразится?

- На всем: от производства до побочных расходов. Страшно представить, насколько возрастут цены, но это повышение в наименьшей степени будет объясняться корыстью издателей. 

- Выходит, огромный читательский сегмент не будет иметь возможности покупать книги из-за цен.

- Вы намекаете на пиратство? Я думаю, что ни у кого нет понимания, каковы размеры пиратского распространения книг. Скорее всего, они значительны. Да, бумажные книги дороги и стараниями властей в ближайшее время станут еще дороже. Мы пытаемся держать цены на книги и, наверное, книги «Фантома» – одни из самых недорогих. Но это трудно – цены на печать, бумагу, прочие материалы растут каждый месяц. Надо повышать гонорары переводчикам, художникам, редакторам.

- Как вы думаете, какое будущее у нашей русской литературы и насколько она сможет конкурировать с зарубежной в ближайшие пять-десять лет?

- За пять лет ничего не произойдет. Да и за десять вряд ли. Должна прийти новая писательская генерация, но придет ли она, я не знаю. Русская литература не умрет, потому что «великая русская литература» никогда не позволит этого сделать. Всегда будут появляться люди, которые хотят писать, а вот сколько их будет – ключевой вопрос. Если их будет мало, то она так и продолжит  хиреть, а если писательский поток станет полноводнее, то все может измениться.

- Литературные премии могут помочь автору?

- В определенной степени. Премии – штука хорошая, но у нас они устроены плохо, опять же все сводится к узости и замкнутости круга. Авторов мало, и все время устроители премий и жюри вынуждены ходить по этому замкнутому кругу. И свежая кровь нужна не только в писательской среде, но и в среде тех, кто определяет «хорошесть» этих писателей.

- Вы имеете в виду литературных критиков?

- Ну такой институции, как литературная критика, уже и нет, этот сегмент полностью вытеснен из масс-медиа. И виноваты в этом не те, кто пишет книги, а те, кто выделяет под это место. Владельцы всевозможных изданий не готовы спонсировать книжные рубрики.

- То есть владелец газеты мог бы повлиять на читательский вкус и привлечь внимание к литературе?

- Отчасти, безусловно. Что происходило на американском, английском, французском рынке? Там ведь тоже случилось резкое падение интереса к чтению, просто раньше, чем у нас. Ответом стало освобождение от налогов книжных магазинов, во Франции поддерживали издания, ориентированные на популяризацию чтения, на ТВ в прайм-тайм сверхпопулярные персоны в своих сверхпопулярных программах говорили и говорят о книгах (у нас такое представляется фантастическим). Я не говорю уж о газетах и журналах, в которых книжные рубрики занимают немало мест. Словом, в странах с развитым интеллектом хорошо понимают, что чтение, книга, литература – это очень важно.

- А у нас нет?

- А у нас нет. Книгоиздание у нас – это бизнес энтузиастов.

Беседовала Екатерина Писарева

Источник: bookscriptor.ru