Михаил Тарковский: «Изменение литературного языка связано с атакой на Россию»

Писатель и охотник-промысловик из Бахты Михаил Тарковский, автор повести «Полет совы», внук поэта Арсения Тарковского и племянник режиссера Андрея Тарковского, известный нечитающей публике по фильмам «Замороженное время», «Счастливые люди» и фотополотнам Владимира Дубровского «Анахорет».

- Михаил Александрович, взяла в библиотеке вашу книгу.

— О, какая старая, замусоленная вся.

- Да, тут много заметок, галочек всяких, и около одной галочки я остановилась. Вы пишите: «И долго будет укладываться в душе поминальная, в желток с луком, пестрота берегов». Я как человек деревенский не понимаю это сравнение. Скажите, спать не буду, если не узнаю.

— Желток с луком? Пирожок ели?

- Да.

— Пирожок с луком: яичный желток и зеленый лук — желтое с зеленым. Осенняя тайга: желтая лиственница, зеленые елка и кедр. Я прямо смотрю, у меня все: желток с луком.

- Сразу пирожков захотелось.

По случаю удачного, «праздничного» вечера Михаил Тарковский проанонсировал еще одну написанную только что повесть, которая будет опубликована на днях, про двух охотничьих братьев-кобелей — Серого и Рыжего. «Пойти по капканам» — тягчайшее преступление собаки на промысле. К нему подстрекает ответственного и терпеливого трудягу Серого прошаренный и хитрый Рыжий, подбивает на бунт против Старшого: «Чего мы в будке на морозе, а он там на нарах валяется, сгущенку хряпает, а мы сечку мерзлую с щукой грызем». Рыжий собачьи капканы обходить умеет, не попадается, а Серый за этим наблюдает. «Нельзя нам всем сейчас собачиться», — одна из главных мыслей, которую Тарковский предлагает как человек, у которого от отношений в тайге зависит жизнь.

- Вам не кажется, что мир настоящий и суровый, частью которого вы являетесь и о котором пишите, находясь в окружении техногенного и комфортного мира, отступает и постепенно скукоживается?

— Конечно, это все происходит. Даже политически и геополитически это все происходит. И вот этот скукоживающийся мир дикой природы, о котором вы говорите, по отношению к остальной России. И то же самое Россия по отношению к миру Запада — она такая же сейчас, подвергающаяся натиску, и она так же скукоживается. И вот мы просто защитники этих скукоживающихся миров.

- А сколько эта борьба вообще может продолжаться?

— Одному Богу известно. Пути Господни неисповедимы. Наше дело такое: знаешь, когда идет бой, вот у тебя есть окоп и ствол, и всё. Не делаешь прогнозов, не думаешь. Я честно скажу, если я буду думать, то я в цель не попаду.

- Вы когда реплики героев пишите, не подслушанные, а придуманные, вам от чьего лица сложнее писать, за кого сложнее придумывать?

— Ну, наверно, сложнее придумывать за так называемых образованных людей, потому что когда народная речь — для меня проще. Я просто себе представляю вот такого мужика, допустим, и для меня радость и наслаждение представить такую речь.

- А если за священника приходится придумывать?

— Очень трудно, просто непосильно трудно.

- Советов спрашиваете у кого-то?

— Конечно, спрашиваю, конечно, с батюшками советуюсь. Это очень трудно, а знаю, что надо будет, что обязательно доведется образ этот, значит, созидать. Это очень трудно. Нужно очень много общаться именно с теми людьми, о которых ты хочешь писать, и чтобы уже у тебя их речь, она жила внутри. И уже тогда, когда это так, тебе большого труда не стоит. Ты будто кнопочкой включаешь этот образ — и заговорил человек. Ты его только представил, а он уже сам заговорил, потому что ты очень хорошо таких людей знаешь.

- Язык, на котором вы сегодня читали, по вашему ощущению, сколько процентов людей понимает? И кто эти люди?

— Они делятся, наверное, на две категории. Те, которым это близко по тому месту, где они живут, по роду занятий. Допустим, люди связанные с природой, условно. Это раз. И те люди, которые воспитаны на русской классической литературе XIX и XX века. Как-то так. Потому что остальные, основная часть писателей сейчас пишет на другом наречии каком-то. И мне трудно читать эти книги. Мне трудно читать книги, написанные в другой манере. Там что-то вообще другое, как будто они из другой глины, другого сорта.

- Но есть же связь между этим изменением языка, его пониманием и вот этим скукоживающимся пространством?

— Ну, естественно, есть. Конечно, есть. Единственное, что язык, понимаете, он скорее связан с этой атакой на Россию, а не на тайгу именно. Потому что с изменением вообще литературного языка это связано, а изменение литературного языка связано с теми процессами, которые происходят в России. Со сменой духовного ядра, скажем.

- Но вы, тем не менее, включаете в свой лексикон словечки вроде «прошаренный».

— Нет, ну, такое слово я могу включить только в прямую речь персонажей. Бывает, молодые люди разговаривают в поезде. Конечно, они будут так говорить, а как еще. Но в своей литературной речи я могу только в кавычках. Но это очень интересно и хорошо, когда ты знаешь, как разговаривают между собой разные группы населения. И писателю, это, по-моему, только честь делает, когда он может и так и сяк.

- Из надежд вы назвали бога и то, чтобы сидеть в своем окопе, я правильно понимаю?

— Да, мне неохота пересказывать содержание книги («Полет совы» — прим. Тайги.инфо), там все сказано. Мне всегда казалось, что чем сильнее тебя жмут, тем ты крепчаешь, есть такая закономерность. Другое дело, пока ты крепчаешь, не успеют ли за это время вообще все порушить? Тут вопрос времени, понимаете как. Я считаю, что здесь не надо ни прогнозами заниматься, ничем. Просто делай свое дело, и всё.

Источник: tayga.info