Георгий Жаркой: Мечтательность

Мне исполнилось 18 лет - первый курс филологического факультета. Иван Тургенев – кумир. Орловская губерния с ее потрясающими видами, старинные дворянские усадьбы и вообще средняя русская полоса - все это мутило разум, разжигало воображение. Урал теснил мозг, и в конце концов превратился в болячку, от которой захотелось избавиться.

В один момент я оставил учебу и с небольшой сумкой в общем вагоне отправился в Москву. Мама буквально легла на порог – но я переступил. Мне казалось, что она не поняла мои «возвышенные мечты». Работать сельским учителем где-нибудь под Орлом и дышать тургеневским воздухом! Что же может быть прекраснее?

Денег хватило только до Курского вокзала, до Орла добирался зайцем в электричках, увертывался, как циркач, от контролеров. По дороге познакомился с сомнительной компанией, которая уговорила меня продать на вокзале в Туле мои часы – надо было поесть и, конечно же, выпить.

Прибыл на «землю обетованную» гол как сокол. Удалось узнать, что в трех километрах от города находится деревня Некрасовка. Пешком по городу, затем узкая с разбитым асфальтом дорога. Появился в «тургеневском раю» во второй половине дня.  В деревне имелась небольшая школа, в стороне разбитое «дворянское гнездо», ну и, что важно, удалось снять комнатку у очень древнего дедушки.

Комната была узкой, темной, неуютной. Дедушка ворчал и постоянно громко сморкался. У одной стены диван с вылезшими пружинами, у другой – тяжелая металлическая кровать. Дедушка сказал, что во время оккупации на ней спал немец.

В первую ночь мне казалось, что кто-то бродит вокруг меня – было тревожно и страшно.

На следующий день появились друзья – сельские мальчишки. Мне нравилось их слушать: в речи то и дело мелькали словечки из «Бежина луга».

В школу, конечно же, не приняли – подозрительный тип: ни документов, ни учительской профессии – ничего. Дедушка требовал денег за комнату с «немецкой» кроватью. Он начал подозревать, что я неожиданно сбегу, поэтому в качестве залога забрал мою сумку и спрятал ее под свою кровать.

Безысходность взяла меня за горло. Помогли «тургеневские мальчики». Было поздно, сумерки уступили место ночи. Мальчишки «велели» мне выйти во двор, а сами выключили свет в дедушкиной комнате, незаметно стащили мою сумку и победно вручили ее вместе с булкой хлеба и куском сала.

Шел в Орел по ночной дороге. Потом по городу до вокзала, затем электрички, ночевка на какой-то стации, неуютная чужая Москва.

Милостыньки удалось избежать: выручили спрятанные несколько рублей, чтобы позвонить домой и вымолить деньги на поезд.

Мне казалось, что мечтательность вымету из своей жизни метлой, что все будет иначе, что мне открылось что-то новое и настоящее. Но это уже другая история.

Потрясло другое – истинное, настоящее. Мама открыла дверь, посторонилась, чтобы я прошел. И ни слова, ни звука, ни упрека. С тех пор много времени пролетело, и в нашей семье никто даже не попытался вспомнить о моем бегстве.